(Окончание.
Начало в № 67 за 4 сентября)
– Что признание для вас? Действенность писательского слова? Одобрение творческих усилий, результатов литературного труда? Мнение критиков, читателей? Или есть высший суд, тот, которым вы сами оцениваете свои труды? Всем ли вы довольны в своей судьбе: жизненной, творческой, общественной?
– Я никогда не испытывал радости, какого-то ликования от своего труда нигде – ни в своих фондовских хлопотах, ни в литературных, ни в делах, так сказать, публичных. Хотя, скажем, дважды выступал от имени страны в ООН, на Генассамблее, когда обсуждали и голосовали за Международную конвенцию о правах ребёнка, и на съезде общественных организаций мира, ассоциированных с ООН, где было 2700 участников. Речь моя тогда была о терроризме, обращённом против детей, а звучала она в дни массовых похорон детей, погибших в Беслане. Генеральный секретарь ООН тех лет и его жена пригласили меня вечером домой, и это было проявление глубочайшего сочувствия всего мира к российскому горю. Раз десять выступал в Кремлёвском дворце, с трибун съездов комсомола, народных депутатов СССР, учительских съездов, Патриарших Рождественских конференций. Выступал с нелицеприятными речами о положении детей в стране на Политбюро ЦК КПСС, на Президиуме Совета Министров СССР. Для меня всё это никогда не было способом предъявить себя, вызвать интерес к своей персоне, но всегда – тяжёлым, даже изнуряющим трудом.
Что же касается писательства, то я, пожалуй, единственный писатель, книги которого естественно слились с моими обращениями к властям, и по моим конкретным письмам к ним были приняты реальные постановления правительства СССР по улучшению сиротской жизни. Может, мне просто повезло, но это главное достижение моей жизни. Книги же издавались 30-миллионным тиражом, вышло семь собраний сочинений, а 130 книг переведены на другие языки. Например, 14 из них изданы в Китае. При этом я далёк от ощущения какого-то писательского признания – всё это просто чёрная пахота, работа, которая захлёстывает, но без которой я не могу. Зато у меня нет никаких увлечений, хобби, и я совершенно не умею отдыхать.
– Помнится, в одной из статей вы заметили, что вместо лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» есть повод воскликнуть: «Православные всех стран, соединяйтесь!» Ну или хотя бы: православные России, объединяйтесь! Позиции веры усиливаются в противостоянии центростремительных и центробежных сил? Стремление к национальному единству побеждает разрозненность идеалов? Или всё по-прежнему непросто в этом лучшем из миров, но вера каждого и всех спасительна?
– Это очень деликатная тема. Что касается моего отношения к православию, то сам я крещён сразу после рождения в сентябре 1935 года в вятском храме Иоанна Предтечи и наречён Глебом. Когда учился в 9-й начальной школе, каждый день ходил мимо вымерзшей, заколоченной церкви без крестов за неказистым забором, будто желающим укрыть сооружение от взглядов прохожих. Здание нашей школы до революции принадлежало этому храму, и в нём располагалась церковно-приходская школа. Любопытный расклад: в той самой, церковно-приходской, работала всё та же моя любимая учительница Аполлинария Николаевна Тепляшина. А когда я учился в девятой, моя тётя Варвара Петровна звала её «крёсной» да приговаривала: «Дак у неё пол-округи тут кресники». Сейчас много у нас распространяются про несправедливость старых властей к церкви, и я не собираюсь никого выгораживать. Но какие-то были, видать, открытые форточки, раз учительница наша за годы войны получила два (!) ордена Ленина. А директор школы Фаина Васильевна Лютина, тоже поповна, и ещё две учительницы из таких же семей, по одному – тоже ордену Ленина. Пять орденов Ленина на маленькую, из шести классных комнат, школку! Такие ордена давали вое-
начальникам за крупные боевые операции! И учительницам!
В новые времена я помогал нашему храму, когда он восстанавливался: подарил парадное паникадило, сделанное на заводе в Софрино, «отлил» под Вяткой два «семейных» колокола, заказал художникам Царские врата, ряд икон для иконостаса. Особенно дорожу привезённой из Ивановского монастыря в Петербурге иконой Иоанна Кронштадтского, который служил до революции в этом храме литургию, и портретом Патриарха Алексия II, с которым я очень дружил. Мы вместе отправляли больных детей для операций на открытом сердце в США– там нам помогали православные американцы, учредили совместный орден святого Благоверного Царевича Димитрия «За дела милосердия» РПЦ и Детского фонда, которым награждаются истинные защитники детства.
Себя же я отношу, может, ошибочно, к тем, кто считает, что одно доброе дело стоит десяти молитв.
– Что для вас значат Лихановские чтения? В полной ли мере они отвечают тому, какими вы их видели?
– Как идут чтения? В целом весьма полезно. Я сравниваю их с встряхиванием градусника. Посмотрели, температура нормальная или повышенная, определили способы профилактики от разных душевных «гриппов» и прочих «пневмоний», назначили тактику лечения и отправились дальше. Важно только, на мой взгляд, чтобы мнения «врачей» были достоверней, а средства профилактики вывереннее и точнее. Здесь важна активность действий практических «врачей» от чтений к чтениям, а вот на эту тему решения пока не очень фиксируются. Например, я много раз просил, чтобы «моя» библиотека сама шла к детям, особенно инвалидам, к тем, кто страдает трудными заболеваниями, например, онкологическими. Фонд даже подарил – давно уже – этой библиотеке микроавтобус для таких поездок. Теперь эта практика утвердилась или, скажу скромнее, утверждается. Благая ли это практика? Думаю, да. Но «мои» чтения пока что не стали системой общественного слежения для такой практики. Хочется чтобы органы культуры, просвещения, соцзащиты и здравоохранения поддержали этот вектор развития детского чтения, он носит ярко выраженный этический характер. Есть перспектива и разного рода «прицепов» к чтениям, как это произошло в 2019 году, когда я предложил добавить к ним выставку книг, изданных во время эвакуации в Киров «Детгизом» («Детской литературой»), Событие получилось впечатляющее, сюда приехали и директор нынешнего издательства Владимир Александрович Шаталин, и главный редактор Ирина Борисовна Кортунова, которые к книгам времён войны присоединили современные издания, а они не могут не вдохновить и библиотекарей, и читателей. Старая истина вековечна: властям надо не жалеть денег на книги для детей в библиотеках, а родителям – в семьях…
– Вы всегда умели помогать другим. А вам кто помогает? Семья, любимая жена? В чём заключается их поддержка? Вы с Лилией Александровной – личности самодостаточные, вы сильный человек. Но однажды сказали, что вас нет без неё…
– Силу мою или слабость явит будущее. И я об этих свойствах применительно к себе никогда не думаю. Но очень люблю слова из известной песни милых мне, дружественных нашей семье и созвучных всему нашему поколению Николая Добронравова и Александры Пахмутовой: «чтоб тебя на земле не теряли, постарайся себя не терять» и «как молоды мы были, как верили в себя». Я полагаю эту песню своим личным гимном, пунктиром моей жизни и смыслом жизни тех, кто прошёл своим детством войну, а потом мир, учёбу, всевозможное созидание во всех сферах бытия, своё личное душестроительство, и работу, работу, работу в том пространстве, которое избрал, а ещё лучше – создал.
Вера в себя и верность Родине для нас были важней квартир, устройства в жизни, тряпок и иного благосостояния, потому что мы верили в себя. Тысячи, тысячи людей верили в идею служения не своему карману, а людям… Они что – скрылись? Растворились? Да нет, они рядом с нами. Вот отец Леонид из посёлка Рудничный. Прекрасный поэт, я рад, что удалось поддержать его и он удостоен литературной премии имени Ивана Бунина в Москве. Но, главное, он исповедует заключённых, он принимает их после лагеря и устраивает в жизни, «устраивая», прежде всего души – грешные и раскаявшиеся. Что это, как не служение людям? Или вот прочитал в кировской газете про человека (имя его не назову), который на окраине вятского, покидаемого жителями сельца в одиночку восстанавливает разрушенный храм. Помогают ему только его дети да жена. Живут все в вагончике. И никто его не поддержит! Он один исполняет принятый им долг. Во имя чего и кого? Во имя веры своей, так похожей на веру нашего поколения и так не похожей на неё внешне.
Что касается моей семьи, это правда, мой тыл – моя жена. И мой сын. Мы с женой вместе уже шесть десятилетий. Когда исполнилось полвека, поехали с помощью сына на Пасхальную службу в храм Покрова на Нерли во Владимирской области (я всегда вижу это чудо, когда еду в Киров из Москвы). Отслужив благодарственный молебен, мы поехали в Муром, в монастырь, где настоятельницей была дружественная нам, обезноженная (передвигалась на коляске), ныне покойная матушка Тавифа – и там мы поклонились святым Петру и Февронии, символу семейной верности. А далее отправились в Вятку, где спустя 50 лет после брака обвенчались в храме Иоанна Предтечи, – там меня когда-то крестили. И для меня: меня без Лилии не существует. Она доверила свою судьбу мне, а жизнь наша конструировалась свыше так, что следовало её принять. Во всём, что происходит с Лилей, рядом бываю я, а во всём, что происходит со мной, участвует она. Не только присутствует, сколько сострадает и соучаствует. Не так-то просто принимать это сострадание, ведь она и горюет, и печалится, и болеет моими бедами – в прямом и переносном смысле слова. В общем, мы с ней давно слиты в единое целое.
Могу только сказать, что всё, что я делал, делал истово, своими книгами и решениями старался творить добро. Вот таким образом я и творил, если можно так выразиться, молитву своей жизни.
Помоги мне, Господи!
Записал Николай ПЕРЕСТОРОНИН
