«Ну, бабы, доехала я хорошо. Ведь Киров и не шибко далёко, и у родной дочери была, а домой сильно захотелось. Всё бы ничёво, а народику… куды ни пойдёшь, всякого. Я всё на молоденьких гляжу, баскиё, разодеты, как в праздник, да накрашены. А у деушок-то до чёго юбчонки-ти коротки, а кофточка до того открыта и сзаде, и спереде… А уж как я не люблю роспушшённы волосы. Кои покороче, дак ошшо куды ни шло, а довгиё-то как небаско. Как роботают-ту, как чёво делают-ту, или уж, буди, ничегошеньки не делают… Ну а мушшины, как положоно, в штянах, да правда кои в коротких. Шорты называются…»
(Из зарисовки «Мамины радости»)
Если по правильному подходить, по утверждённому во всяких официальных географических документах, то деревенька её родовая называется Кузьминская. Деревня Кузьминская Аникинского сельсовета. От райцентра, северного города Лузы, это достаточно неблизко, в 60 километров расстояние. Когда ходил рейсовый транспорт – было ещё сподручно, на автобусе дружно и весело добирались, а если срывался маршрут по какой-либо неясной причине – требовалось сначала по узкоколейке отмахать, потом непременно пешочком. В лучшие времена, в шестидесятые годы, насчитывалось в этом селении (а в народе его согласно и привычно прозвали Варжа – по названию текущей здесь речушки) до ста исправных и крепких хозяйств, а то, пожалуй, даже и побольше числом. Ныне же остался от прежнего расчёта смех один, горький смех сквозь слёзы – два жилых дома едва наберётся в нехитрой арифметике, да и то лишь в одном живут на постоянку и зимой, и летом.
– Я очень счастлива, что родилась в деревне, моё деревенское детство – это самое замечательное время, – признаётся Антонина Ивановна Мамаева. – О предках, правда, знаю мало, только имена и отчества бабушек и дедушек. Корни у них крестьянские. На земле, в колхозе работали и мои отец и мать. Отец – участник войны, прожил долгую жизнь – 90 лет. В семье было трое детей: две сестры и брат. О себе что сказать? Я всегда была хорошей девочкой – училась больше на «четвёрки», хотя случались и остальные оценки. Такая очень исполнительная, очень обязательная девочка-хорошистка. И при этом хохотушка безумная. Но за этой внешней хохотушкой скрывалась серьёзность в характере. А еще я всегда любила находиться среди людей.
«Давай-ко, Тоня, постираём, всё дожжи идут, дак хоть выстираём, много накоплено. Я с утра нагрию воды, поставлю два чигуна в печь, большой да маленькой, а с вечера замочим бельё-то в ужахленькой водичке. Никовды не замачивай в горечёй, особенно кровяное, обязательно застирай в холодной. Замочим всё в разные тазы да в ванной: белоё отдельно, тёмное отдельно. Ну и которо не шибко заношоно, дак и не замачивай, а заношоно, скажем, воротники да зарукавье у отчовых рубах – всё простирни с хозяйственным мылом. Дивья теперь, лико, всяких порошков, дак замочишь, и всё отъест. Да ведь и машиной будем стирать… Сначала всё белоё клади, да непомногу, дак и простираёт лучше. После белого закладвай цветно, а потом уж и тёмное. А в остирки замочим половики, да хорошо пожулькай, да и на колоде их поколоти попуще палкой – и будёт хорошо…»
(из зарисовки «Стирка, или мамины уроки»)
Вторая половина 1960-х – увлекательный период учёбы в Кировском культпросветучилище. Радовало, что почти все девчонки тоже из посёлков и деревень, следовательно, ровня. А как подошла ответственная пора распределения, комиссия поинтересовалась: «Откуда вы, Антонина, будете родом? Где жили до учёбы?»
– Родом – с севера области, с Лузы, Аникинский сельсовет, – отвечала, как по-писаному, молодая выпускница.
В комиссии – оживление:
– Так в Аникино же нужен библиотекарь!
– Да вы что?
– Точно. Так что собирайтесь, милая девушка, – поедете работать на родину. Надеемся, никаких протестов и слёз не будет?
Возражений, конечно, не было.
Три года, как и положено, отработала Антонина Ивановна в своей сельской библиотеке. Потом был Омутнинск, районная библиотека. Следом областной центр – библиотека имени Салтыкова-Щедрина, библиотека имени Пушкина, профсоюзная библиотека. И учёба по выбранной специальности на заочном отделении в Ленинградском институте… Так до самой пенсии и не изменила она своей профессии библиотечного работника.
«Тоня, ты уже большая стала, давай-ко учись корову доить, дак ковды и заменишь меня, если уеду куды или на сенокосе довго задёржусь. Она у нас спокойная и молоко любому отдаст, а иная ведь никого не подпустит, кроме хозейки. Вот бери треног да садись удобно… Научишься быстро, невелика наука. Стой, Пеструха, дай-ко эту ногу-ту, вишь, бьётся как, мухи одолели. Можно хвост-от привязать к ноге, а то будёт хлестать тебя по личу-ту… А головой-то упрись корове в бок, ведь доить надо, чтобы сила в руках была… да. В конце-то молоко самое жирное, дак штебы вымё не заболело, надо всё хорошо продоить, а если запустишь – затвердеет, и будет трудно вылечить. Давай, дои поскорее, пока она пьёт пойло, дак и стоит спокойно…»
(Из зарисовки «Дойка»)
Уехав из родной деревни, определившись с работой в ином достойном месте, всё равно Антонина постоянно возвращалась к родному порогу. Уже и матери не стало – схоронили её в начале 1988 года, но отец-то по-прежнему жил на хозяйстве в Варже. Как радостны были эти встречи, как дороги и памятны!
Незаметно для себя начала писать заметки в газеты – в районную, в областные: о хороших людях, о деревенских жителях. А однажды, по возвращении в город, взяла в руки маленькую записную книжечку и вписала туда первые слова, значение которых стало забываться, стираться в памяти.
– Когда на родине побываю, еду обратно и печалюсь: сколько слов уже позабыто безвозвратно, – рассказывает Мамаева. – Да и сама, когда в своё время в культпросветучилище поступила, постаралась очень быстро изменить свою речь. Перейти на городской разговор. Иначе просто бы высмеяли. И вот еду обратно и вспоминаю, как папа говорит. Словечки его разного порядка: пичужка, пожня, онучи, охлупень, с кондачка, с устаточку… И подумалось тогда: а давай-ка буду записывать. И собралась, и сразу записала несколько слов, которые вспомнились. А потом стала записывать то, что приходило на ум: разные выражения земляков. Но это не с какой-то специальной задумкой – просто, как говорится, по пути, для себя.
В 2012-м услышала Мамаева однажды по областному радио передачу о том, что при пединституте существует лаборатория лингвистических исследований диалектов. И составляется учёными словарь вятских говоров. Да ещё запись народной речи тогда послушала – прямо отрада для души! Ну как тут было не заинтересоваться. Пришла скоро в институт, объявила: есть у меня записная книжка с высказываниями жителей Лузского района. Лет десять её веду. Не пригодится? А на ту пору в записи уже значилось порядка 500 слов. Конечно, лингвисты заинтересовались: и слова северян записали, и к каждому попросили пояснительное значение прописать. И непременное уточнение – в какой местности сие слово или выражение употребляется.
БарАбушка – пляска с частушками и песнями. В Иванов-от день будёт барабушка, дак обязательно роздерутся, как без этого.
Глянуться – нравиться.
ЗаволоклО – об облачной ненастной погоде. Всё кругом заволокло, неужоли совнышко не прогленёт.
КИжа – сырой снег. С полос-то шла, дак кижа кругом, сыро, ноги-то промокли.
КриУля – что-либо искривлённое. Ты поштё, Шура, криулями наездил? Ведь надо попрямее.
НасопЕться – поесть много. Ну и насопелись все печёной картошки, когда всю выкопали.
ПотОшница – дождевая вода. Везде потошницы нахлестало, дак наноси её в баню и щёлок не надо наводить, она мягкая.
(Из списка слов дер. Варжа Лузского района)
Антонина Ивановна уже давно городской житель. Но связь с земляками осталась крепкая: и письма пишет подругам, и звонит. Так потихоньку и собирает вятские слова и крестьянскую народную мудрость.
– Бабушек уже стало мало – мы сами уже бабушки, – смеётся Мамаева. – Поэтому со мной всегда блокнотик. И я записываю всюду. И не только выражения своего района. Я же практически негласный сотрудник лингвистической лаборатории. Потому что живу этим. Могу признаться: моя жизнь обрела смысл, когда я начала работать со словарём.
Помимо записи старых слов и газетных заметок о людях увлеклась Антонина Ивановна вскорости и написанием зарисовок о деревенской жизни. Первый такой короткий рассказ «Солнышко моё светлое…» был посвящён походу с подружкой в лес за черникой. Потом о белых платочках сочинила, об односельчанке Огрофене вспомнила. В лаборатории посмотрели эти литературные опыты и одобрили: продолжай писать. Так и сложилась первая книжка воспоминаний под названием «Память возвращает в любимые места…», в которую вошли зарисовки о детстве и юности автора, о деревне Варжа и её жителях, письма отца и мамы, фотографии, словарик памятных и забытых слов.
За первой книжкой скоро последовала и вторая: «Живу на земле просто…». И вновь богато рассыпаны на её страницах золотинки вятского говора.
А сколько ещё хочется поведать дорогим землякам – ведёт и ведёт память неустанно по деревенским просёлкам, по одворицам родной стороны…
«…Случай рассказывают с одной пожилой женщиной. У неё пришло письмо с фотографией от сына. Она была неграмотная и пошла к племяннику Изосиме, попросила прочитать. Тот читает: «Мама, я вам высылаю карточку», а в другом месте упоминает: «Как фото получите, сообщите». Женщина всё прослушала, посмотрела на фото и говорит: «Сима, дак карточка пришла, а где фото, ведь фота-то нет». Он как мог ей объяснял, но она стояла на своём: «Ты меня обманываешь, куды девалось фото, чёво, я как буду писать, ведь вот карточка пришла, а фота нет?» Тогда они пошли ещё к одному родственнику и еле-еле ей доказали, что это одно и то же: у нас говорят «карточка», а в городе «фотография» или просто «фото». С тех пор так эта фраза и ходит: «Карточка пришла, а фота нет…»
(Из зарисовки «Забавные истории»)
