В первый день июля на 91-м году жизни ушёл известный кировский строитель, ставший не менее известным писателем.
Он родился в Вятке. «Родился давно. Даже страшно подумать — 13 ноября 1930 года, – писал он в своей автобиографии. – Мужская школа, комсомол, институт. По специальности — инженер-гидротехник. Получил диплом, работал в Средней Азии, в Хорезме. С 1956 года — в Кирове».
От прораба до «вятского Гиляровского»
Он был прорабом, начальником производства, управляющим строительно-монтажным трестом, директором фирмы. Девять лет возглавлял отдел строительства обкома партии. А, когда вышел на пенсию, неожиданно для своих знакомых стал литератором.
Сначала выпустил книгу об отце — кировском поэте Алексее Мильчакове, а затем всего за девять лет издал более 30 книг и «книжечек» (как он сам говорил) о Вятке 1930-х, 1940-х и 1950-х, о своём путешествии на солнечную Кубу, о рыбалке на Вятке, о командировке в разрушенный землетрясением город Спитак и даже о котах, живших в его доме…
За ним быстро закрепилось уважительное прозвище «вятский Гиляровский»: истории от строителя, ставшего писателем, легко погружали читателя в атмосферу Кирова из уже далёкого прошлого: в реке Вятке тогда водились раки и стерлядка, школы делились на мужские и женские, молодежь записывалась в аэроклубы, а городские парки украшали гипсовые девушки с веслом.
– Мои одноклассники шутят: «Ты постепенно превращаешься в местного Гиляровского!» – рассказывал Евгений Алексеевич в интервью. – А я и рад: вслед за отдельной книгой, посвящённой, не пугайтесь, вятским пивным взялся за истории о вятских банях и вятских кинотеатрах с начала 1930-х годов. Это записки старожила о вещах, о которых, наверное, больше никто не сможет рассказать. Всё, что я помню, хочется положить на бумагу. Пишу маленькими книжечками. Конечно, можно было выпустить все одним большим томом, но в такой толстой книге хорошая вещь легко затеряется.
Почему Мильчаков «так поздно писать начал»
– У меня распорядок жизни крестьянский, – говорил Евгений Алексеевич. – Ложусь рано – в полдевятого уже в кровати. Встаю в три-полчетвертого утра. Кормлю кота, готовлю завтрак, делаю гантельную зарядку и сажусь за стол. С 5 до 7 – самое хорошее время для творчества… Все спят. Кот сытый спит. Жена спит. А я тихонечко сижу пишу. Пишу только от руки. А иначе – если не водить рукой по бумаге, теряется связь.
Когда я нырнул в писательский омут, мне говорили: «Ты там погибнешь, ты там потонешь». Я ответил, что хорошо плаваю – занимался комплексным плаванием, так что выплыву и из этого. Действительно, выплыл. Всего за 5 лет писательства – 12 книг.
За это Евгения Мильчакова иногда, напротив, критиковали. Когда вступал в Союз писателей, поинтересовались: «А ты чего так поздно писать начал?»
– Ответил, что раньше мозгами не дошел до этого дела, – в шутку говорил Евгений Алексеевич. – Да и некогда было – я кадровый строитель, управляющий трестом. Работы было много, спрашивали строго на всех уровнях. За что? Да за всё! Даже если план выполнишь – к тебе «в гости» сразу несколько проверок одна за другой: статуправление, народный контроль… Все нервы вымотают.
«Хорезм», «Лубнины», «Сверстники»…
Из всех своих книг Мильчаков больше всего дорожил небольшим изданием под названием «Хорезм», с рассказами о том, как после института Евгений Алексеевич работал в среднеазиатской гидрогеологической экспедиции.
Самой сложной и выстраданной, пожалуй, оказалась «Грозы и травы» – история семьи по линии отца, Алексея Мильчакова.
– Когда ее писал, много работал в архиве. Выходил оттуда больной – спокойно читать документы допросов времен репрессий, когда в Кирове громили писательскую организацию и всех посадили, было просто невозможно, – говорил Евгений Алексеевич. – К тому же многие герои книги прошли через нашу маленькую комнатку на самой верхотуре библиотеки им. Герцена, где мы жили. Почти все писатели, поэты, фотохудожники того времени часто у отца собирались. Но я тогда был мал. Засыпал обычно под их разговоры.
– После книги о Мильчаковых я взялся за Лубниных – линию мамы. Они совсем другие люди. Мильчаковы боялись воды, Лубнины, напротив, прекрасно плавали. Мильчаковы были романтиками, бессребренниками, все время куда-то спешили – на фронт, на ударные стройки метрополитена… А Лубниным были интересней архитектура и искусство. Это их привлекало, – вспоминал писатель. – Вслед за «Лубниными» (так я назвал эту книгу) вышли «Сверстники», их мы написали вместе с Владимиром Ситниковым (про выпускников 1948 – 1949 годов). Работа над книжечкой в 170 страниц затянулась на семь лет – приходилось вытягивать информацию из бывших одноклассников – буквально клещами! Да и по свету всех разбросало: кто на Украине, кто в Питере, кто в Москве, кто на Урале… Из нашего класса в Кирове остались лишь трое.
«Как ваша фамилия? – Клаузевиц»
Теперь книги Мильчакова — не только кладезь фактов из вятского прошлого, но и возможность снова услышать голос этого никогда не унывавшего человека. Достаточно просто пролистать книгу с его дневниковыми записями, наугад остановиться на первой попавшейся странице и выхватить кусочек текста, после которого на улице обязательно появится улыбка. Вот, например:
«Ехал на станцию «Дальнюю» без билета. Попал в проверку. Строгая тётя с эмблемой в форме. Эмблема — как звезда у шерифа из американского вестерна. Выписывая штрафную квитанцию, спросила: «Как фамилия?» Отвечаю: «Клаузевиц». Она внимательно посмотрела на меня, задумчиво покачала головой. Было жарко, потно, да и она — уставшая. Переспрашивать не стала. Вручила мне квитанцию, где я значился как Соболев»…
Светлая память, Евгений Алексеевич. Спасибо за книги, тонкий юмор, за рассказы о вещах, о которых действительно не мог бы написать никто другой.
