Главная > Без рубрики > Выбор редакции > «Настоящий хлеб мы впервые увидели только после войны»

«Настоящий хлеб мы впервые увидели только после войны»

Поэтому так ценны эти крохи воспоминаний, пронесённые через три четверти века.
О своём детстве, которое пришлось на годы Великой Отечественной, рассказала Маргарита Ивановна Демичева (Трушкова), уроженка Яранского района. Передадим слово ей самой.

«Не плачьте, я вернусь!»

Я родилась в 1938 году в деревне Абрамычи (сейчас её нет). Тогда это была крупная деревня, а в ней – большая по тем временам школа: два учебных корпуса, общежитие для учителей, огромная физкультурная площадка и цветники у каждого здания. Директором в ней был мой отец Иван Демичев. Он преподавал историю и очень любил свой предмет. Долгие годы после его смерти хранились его книги, которые занимали большую часть бабушкиной избы в соседней деревне Емакаи. В этой же школе учительницей начальных классов работала и моя мама Ольга Демичева.

Я была единственным ребёнком в семье. И до сих пор помню, как любили меня родители. До трёх лет выполнялось любое моё желание. А отец с фронта в каждом письме писал маме (это я читала, уже будучи взрослой), чтобы она берегла меня, так как я была их единственным богатством, и звал меня ласково Марго.
Одно из моих первых воспоминаний: я стою на улице у телеги, достаю конфеты из мешка и бросаю их под ноги лошади. Они похожи на ириски, без обёртки, невкусные. Их откуда-то привёз отец. Как часто потом я думала об этих конфетах!

«Настоящий хлеб мы впервые увидели только после войны»

…Когда началась война, мне не было и трёх лет. Но 22 июня 1941-го я хорошо запомнила, потому что в тот день у школы собралась вся деревня и женщины в голос выли от горя.

Мой отец ушёл на фронт 7 июля, в мой третий день рождения. Я до сих пор помню, как он взял меня на руки, и мы с мамой пошли по тропке через поле провожать его в город. Я всё время плакала и никак не хотела отцепляться от отца. А он успокаивал нас: «Не плачьте, я скоро вернусь». Он мог остаться, у него была бронь, но не смог сидеть дома, когда уходила вся деревня. Больше мы его не видели…

Лепёшки из клевера и суп из крапивы

С началом войны всё изменилось. Мы стали жить очень плохо, есть было практически нечего. До переезда в Киров я и две мои двоюродные сестры практически не знали, что такое хлеб. На семью из пяти человек давали полпуда муки на месяц. Её не хватало, хлеб пекли из клевера и пестов, которые мы собирали на лугу. Бабушка сушила их, потом перемалывала на жерновах – двух больших камнях, положенных друг на друга, бросала туда горсть муки и пекла из этого что-то, отдалённо напоминающее лепёшки. Спасали овощи, которые мы сами выращивали, и ещё коровы. Но ни сметаны, ни творога у нас не было – их сдавали по какому-то распорядку. Летом старались заготовить ягоды и грибы. С пяти лет мы с двоюродной сестрой самостоятельно ходили за ними в ближние лесочки. Летом варили супы из крапивы и дрались за участки с травой с ленинградцами, которых эвакуировали к нам в деревню. Впрочем, в остальном с эвакуированными был мир. С детьми мы дружили, а один из взрослых, учитель, вскоре стал директором школы вместо моего отца и занял квартиру, в которой мы жили до войны. Когда блокада была снята, все ленинградцы из нашей глухомани уехали обратно.

В школу я пошла в военные годы. Электричества не было, мы топили печки и учились при керосиновых лампах. В одну из вёсен я простудила ноги и заболела ревматизмом. От нестерпимых болей меня спасали тем, что сажали в бочку с горячей водой и вересом. Там я сидела целый день, а сестра приносила мне из школы уроки, и в бочке я как-то умудрялась учиться. А простудилась я потому, что обуви у меня не было, и бывший отцовский друг – инвалид плёл мне лапти, в которых я и ходила в любую погоду.

В школе нас, вечно голодных детей, подкармливали. Еду готовили из того, что школьники насобирали в поле, с которого был убран урожай. Это были остатки мороженого турнепса (теперь его называют кормовой свёклой), картошки, моркови. И великим лакомством считалась ложка льняного масла, которую изредка добавляли в чашку с варевом. Ни молока, ни сливочного масла не было.

Было тяжело, но случались и праздники. Новый год встречали в школе всей деревней. В самом большом классе ставили ёлку, которую украшали ватой, бумажными игрушками. Взрослые наряжались кто во что горазд. Нас, детей, туда не пускали, но мы всё равно просачивались. Накрытых столов не помню, но в классе было шумно и весело, играл деревенский гармонист, женщины пели песни и частушки и плясали до утра.

Вместе – легче

…В 1942 году отца отправили под Москву командовать конным отрядом. Оттуда и пришла похоронка. Пришла поздно – судя по всему, погиб он задолго до неё. Сначала думали, что он попал в плен, а тогда это приравнивалось к предательству. Поэтому нам даже пришлось временно переехать. Мама долго не верила, что мы никогда больше не увидим отца. Писала очень много запросов и в войну, и после неё, пыталась узнать, когда его убили, где он похоронен. Но ответа не было, а в деревне каждый день стоял плач: приносили очередную похоронку. Было страшно. По окрестностям ходили волки, но охотиться на них было некому, и с наступлением сумерек жизнь полностью затихала.

Помню я и День Победы. К нам в школу прибежала женщина и закричала маме: «Лёля! Лёля! Война кончилась!» И уж не знаю, по какому знаку у школы сразу собрался народ – женщины и подростки. Они кричали и плакали: от радости, что война закончилась, и от горя, потому что встречать было некого. Из всех мужчин деревни, ушедших на фронт, вернулся только один, и тот без ноги. Никаких торжеств 9 мая в Абрамычах не было. Но в тот вечер женщины долго-долго сидели у школы и то пели песни, то плакали. Радовались, что пережили такую беду. Тогда люди умели жалеть, поддерживать друг друга и поэтому, наверное, выжили. Тяжело было всем, но вместе – легче.

…В 1947-м переехали в Киров. И там мы с двоюродной сестрой впервые после войны увидели хлеб. Наш дядя положил перед нами буханку чёрного и сказал: «Ешьте сколько влезет». Мы осилили только половину и шёпотом стали сговариваться, куда спрятать остатки. Дядя посмеялся над нами и сказал, что даст ещё, но мы не поверили. И, когда взрослые отвернулись от нас, всё-таки забрали оставшийся хлеб. Тогда он казался нам вкуснее мёда.

Зимой 1942/1943 годов в Кировскую область начали приво-зить пленных немцев. Их мы тоже увидели в Кирове, уже в 1947-м. У них были бараки за железнодорожными путями на втором Кирове. Оттуда пленных строем водили на работу, как раз в эти годы достраивался Дом Советов на площади. Когда всех немцев отпустили, мы, подростки, ещё долго бегали в их казармы и находили там ложки, миски, немецкие каски.

…Воспоминания отрывочны. Внуки говорят, что раньше бабушка рассказывала больше, да записать успели не всё. Почти восемнадцать лет назад умер её муж Сергей Иванович – тоже «ребёнок войны» (34-го года рождения). Сейчас Маргарите Ивановне 82 года, у неё трое правнуков и любимый сад, который она, несмотря на возраст, усердно возделывает каждое лето. Есть и удостоверение, в котором чёрным по белому прописан статус «Дети войны». Официальный статус, за которым – навсегда – годы горя и боли…



Читайте наши новости первыми - добавьте «Кировская правда» в любимые источники.