1 декабря Николаю Пересторонину, известному вятскому журналисту (в течение нескольких лет работал и в «Кировской правде»), поэту, заслуженному работнику культуры России исполняется 70 лет.
О снегопадах ХХ-го века
– Николай Васильевич, в ваших стихах очень много зимних мотивов, много снега, морозца. Не потому ли, что родились в первый день декабря?
– Снега много не бывает, нынешние бесснежные зимы лишнее тому подтверждение. К тому же образ снега характерен для русской поэзии. В нём чистота и свежесть, нежность и отстранённость, мимолётность и постоянство, вечность и мгновение, небесное и земное, явление и таянье, традиция и новизна, многозначительность и простота, преемственность и индивидуальность, возвышенность и приземленность, парение и падение, терпение… Всё сходится, совпадает, рифмуется, одно объясняя другое. «Снега белый карандаш обрисовывает зданья» Владимира Соколова, «Идут белые снеги, как по нитке скользя» Евгения Евтушенко,
Это только на вскидку, на память.
У Юнны Мориц, недавно по настоящему открытой, прочитанной, даже Отечество снега есть, в хрусте декабря, «в серебряном столбе рождественского снега», где «топчется вечность на лестничной клетке/ метёлкою с валенка снег отряхая».
Вот только у меня снежные стихи не от начитанности идут, а от врождённого чувства снежности вятских зим, внешне холодных, но внутренне тёплых, согревающих душу. Я помню из детства: везут меня в санках, взвихренный снег летит навстречу, а лица моего не касается. Потому что санки-то непростые, с любовью и заботой сделаны они моим отцом и представляют из себя фанерный короб, закрытый стеклом с лицевой стороны. Вот это ощущение защищённости от житейских вьюг и сопровождает меня всю жизнь. И ещё понимание снега, как поэтического образа.
Снегопады двадцатого века,
К сожалению, сводят на нет
След реликтового человека,
Снежной истины тающий след.
Не выходит скрепить во спасенье,
Как звеном меж людьми и зверьём
Ненадежную связь поколений,
Связь далёких и близких времён.
Оттого ли во дни недорода
Судим, поздним рассудком крепки,
И отца всех времён и народов
И родного отца, чудаки.
Оттого ли перстом указующим
Нас так часто сбивают с пути,
Что стоим между прошлым и будущим
И не знаём, куда нам идти.
Очевидно, в нательных рубахах
Мы б имели растерянный вид,
Но охранная грамота страха
Нас до лучших врёмен сохранит.
И простит человек человека,
Но верша человечеству суд.
Снегопады двадцатого века
Белой солью на раны падут.
О первых книгах
– Первая прочитанная книга – помнится ли она? Вообще, как выбирали прежде и выбираете сегодня то, что следует непременно прочесть?
– «Малахитовая шкатулка» Бажова была у нас в доме, наверное, ещё до моего рождения. Своего рода настольная книга семьи Пересторониных. По ней и учился читать. Окна в морозном инее, глянешь, и кажется: оживают сказы про хозяйку Медной Горы, Серебряное копытце. Потом читал много, ориентируясь на отзыв душевный, на советы друзей. В школе № 48 была хорошая библиотекарь, подсказывала. В библиотеке ОДНТ 1 Мая тоже было кому помочь в выборе книг. А уж в клубе старшеклассников «Парус» (существовал такой при «Комсомольском племени»), в литературном клубе «Молодость» тем более. «Вверх по лестнице, ведущей вниз» Бэл Кауфман, «Любовь? Любовь…» Стэна Барстоу, «Алхимия слова» Яна Парандовского – это из той поры, из того времени. А потом, уже работая в штате редакции газеты «Комсомольское племя», в книжных развалах самостоятельно отыскивал сборники стихов Николая Рубцова, Владимира Соколова, Юрия Кузнецова…
Покажется: здесь и душа отдыхает,
Хранима Всевышним во все времена.
В полуночной Вологде ветер стихает
И белая церковь видна из окна.
Но запертый воздух холодного крова
Рванётся наружу, знакомый до слёз
И каменный шарфик на шее Рубцова
Затянет потуже крещенский мороз.
– Свою трудовую биографию ты начинал на заводе – почему такой выбор?
– Тогда все работали. А у меня особенная нужда была – мама болела, надо было на жизнь зарабатывать, себя кормить. Вот и трудился до армии на заводе имени Лепсе, после армии на «Маяке». Правда, недолго, там и там по году или чуть больше. С «Маяка» и ушёл в газету «Комсомольское племя», где и нештатным корреспондентом поработал, и в штат вскоре приняли. С тех пор пером на хлеб насущный и зарабатывал.
Это золото на белом
Драгоценное шитьё,
Вот и стало добрым делом
Слово доброе моё.
Долго я ему учился.
Словно к случаю берёг.
Чтобы чистый снег искрился
Между искреннейших строк.
Чтобы лучшее творение
Нежно значило в тиши
Не паденье, а паренье
Снега, листьев и души.
О человеке пишущем
– Когда-то СССР считался самой читающей страной. При этом читали не женские романы или детективы – читали классику. Сейчас это практически сошло на нет. Так надо ли вообще людям читать? Может быть, вполне достаточно телевизора и Интернета?
– Нет, этого как раз недостаточно. Это можно судить по тому контенту, как сейчас модно говорить, который нам дают… Всегда чувствуешь, насколько человек, который берёт в руки перо, образован, кто за ним по книгам, по начитанному опыту стоит… При этом мы были не просто читающей страной, мы были образованные в чтении: абы что не читали. Хотя были и детективы, и фантастика. Но если фантастика, то, к примеру, Стругацкие… Помимо классиков Золотого века, Серебряного века была литература, которая сейчас тоже стала классикой – Астафьев, Распутин. И в литературу приходили люди, воспитанные именно на этом опыте… И мы сейчас, наверное, не столько читаем впервые, сколько перечитываем эту современную классику. Вот как я читал двухтомник Распутина, побывав на Байкале, посетив дом, где он писал «Матёру»…
Читать надо в любом случае… Рано или поздно человек читающий становится человеком пишущим. И здесь очень многое зависит от того, что и как им было прочитано. Конечно, не всё так буквально: читаешь фэнтези – фэнтези и пишешь. Вовсе нет. Но классика – это вершина, ориентир для восхождения. В этом смысле писатель – как альпинист, для которого лучше книг могут быть только книги, ещё не покорённые, не написанные…
– Что ещё хотелось бы сделать в литературе? Ведь книжки были, поездки тоже, премии присуждали…
– Всегда стоят какие-то новые задачи. Книга вышла, немножко передохнул и вперед!
– И стихи по-прежнему пишутся?
– Я обычно под осень или зимой пишу.
– Но если коротко – пишутся?
– Пишутся, да…
– Короткий вопрос и короткий ответ. На этом, пожалуй, можно поставить точку в нашем разговоре…
– Пишутся стихи. И пишется проза. И задача – сложить новую книгу. Но мы же не пишем сразу книгу. Мол, вот я сел и написал очередную книгу – такого нет. Мы пишем главу, пишем рассказ. Цикл стихов. Уже потом возникает замысел чего-то большего: а не попробовать ли объединить? Какие-то такие мысли… Я же писал «Венецию», не побывав в ней. Венецианский цикл родился, мягко говоря, за рабочим столом. Шёл за окном дождь, стеной лил. Плавали листья. И я вдруг подумал о Венеции… Я возвращался из редакции «Вятского края». И недалеко банк строили. На Преображенской улице. И там были такие полукруглые сферические окна. И они тёмные-тёмные вечером. И дождище хлещет. И у меня тогда строка родилась: «Насквозь промокшие глазницы венецианских старых стен…» Я в Вятке всё это написал. И лишь потом в Италию поехал. И удивительно, но стихи, которые после поездки в Венецию были написаны, – они хуже. Тех, что написаны здесь. Не знаю, почему так происходит… Ну, а сегодня… Есть строчки, есть строфы, есть стихи. Есть наметки какой-то прозы. И дело за тем, чтобы всё это привести к какому-то общему знаменателю.
Не подводите мне черты,
Седые ливни.
На землю смотрит с высоты
Никола зимний.
Не попадает год на год,
Но сам я здешний.
Ведёт к Великой
Крестный ход
Никола вешний.
Идём, грехами велики,
Малы, как дети,
А возвращается с реки
Никола летний.
Пройдут дожди,
падет листва,
Минует осень.
За то, что жизнь
всегда права,
Прошу вас очень.
Не подводите мне черты,
Седые ливни.
На землю смотрит с высоты
Никола зимний.
Николай Пересторонин
- Родился 1 декабря 1951 года в городе Кирове.
- Окончил факультет журналистики Уральского государственного университета (1981).
- Работал в редакциях областных газет «Комсомольское племя», «Кировская правда», «Вятский край».
- Автор книг «Следы на снегу», «Снегопады двадцатого века», «Александровский сад», «Окно в Венецию», «Дорога на Иерусалим», «Молитва о Святой земле», «Будем, как свечи», «Повесть о земле русской», «Некалендарная весна» и др.
- Лауреат премии правительства России в области печатных СМИ, всесоюзной премии имени В. Овечкина, всероссийской литературной премии имени Н. Заболоцкого, премии имени святого благоверного князя Александра Невского и др.
- Кавалер ордена Ф. Достоевского 1 и 2 степени.
- Заслуженный работник культуры России.