Из своей комнаты на Ленинских Горах с шестого этажа сектора «Е» я глядел в октябрьское небо и на красные точки башенных часов университета, слушая сигналы первого в мире спутника Земли. «Как же ему там холодно во вселенской ночи», – неслась в такт радиопискам мысль. Тогда мы даже не столь ревновали московских студенток, податливых на иностранцев и особенно почему-то на чернокожих, по-хозяйски являвшихся в гостиные на танцы в сектор «А».
Мы воспитывались своей эпохой, были, как все студенты мира, в меру свободолюбивы и ироничны к авторитетам. И, когда я начал трудовой путь, сразу же понял ленинский тезис об обществе, что в нём нельзя быть самому по себе. Особенно в журналистской автономии. Но и тогда отношения складывались ясно и просто: пост директора оценивался по заслугам в масштабах с запада до востока, счетовод получал столько, сколько должен получать счетовод, даже банковский. Нажива не являлась целью миллионов людей.
Газета к юбилею
С 1958 года я не успел только на 40-летие «Кировской правды». Остальные юбилеи прошли при мне. К полувековому участвовал в выпуске 8-страничного «Журналиста» тиражом 2000 экземпляров. В редколлегию, которую возглавлял заместитель редактора «Кировской правды» Д.В. Кочергин, меня включили под его давлением, хотя не очень хотелось браться за неожиданные хлопоты. Но вскоре втянулся, так как коллеги с готовностью откликались на просьбу написать или проиллюстрировать номер.
Он вышел на мелованной бумаге в двух красках, по-журналистски раскованным и вольным. Удивил тогда Леонид Гребёнкин, наш выпускающий в типографии на Динамовском проезде. Он понял, что линейка в газете – это личность, что она привлекает внимание, как и заголовок. Он отыскивал линейки где-то на задворках цеха и предлагал, от чего привычная схема из 10-15 образцов развалилась. Новации поддержал недавно назначенный редактором «Кировской правды» Юрий Григорьевич Карачаров, что прибавило нам вдохновения. Кочергин положил мне на конторку фотографию ответственного секретаря редакции Б.А. Поперекова, проговорив мимоходом: «Написал бы». Этого человека, воевавшего под Сталинградом, любили все. Да тут еще питерский интеллигент и наш большой книгочей Владимир Васильевич Вшивцев взглянул на фото и, пустив дыму от «Беломорканала», произнес: «Поперёков – лучший из человеков». Наверное, не мне одному вспомнилось из увиденного Поперёковым под Сталинградом, как на морозе под гусеницами танков подпрыгивали плахи тел фашистов. Как он играючи уже в мирное время рисовал макеты первой полосы. Как редактировал рукописи новоназначенных сотрудников взамен не вернувшихся с фронта или осуждённых в 1948-м по 58-й статье. От него я услышал как-то, что один из бывших начальствующих назначенцев, не выдержав газетной подёнщины, чистосердечно взмолился: «Отпустите отсюда на прежнее место, никакой я не журналист».
Фотография заговорила, и я почти пушкинским экспромтом написал к ней текст.
А фотокор Николай Малышев привёз из омутнинской командировки снимок иного рода. Над ним все долго хохотали. Коля запечатлел собственного корреспондента газеты Володю Шачкова на пути к цели на Верхнекамском руднике – в очках, при шляпе и галстуке, сосредоточенного, но не над текстом, а над видом моря грязи выше колен и при поднятых над нею полах его демипальто.
Так и решили: дать фотошедевр крупно и на знаменитой 8-й последней странице.
Ещё там не менее значимый по нынешним временам большой снимок выходящих из здания главпочтамта утренних почтальонов с набитыми газетами сумками – человек 15-20. Вот ведь как изменилась за какие-то десять лет наша жизнь и ее отражение в печати.
Курьёзы Матяса
В полувековом юбилее знаменитый Н.А. Матяс (редактор «КП» с 1949 по 1952 г. – Ред.) уже не участвовал. Но осталась молва. Например, о том, как он, торопясь на заседание бюро обкома партии, у подъезда редакции встретил знакомого и снова захлопнул уже отворенную было дверцу авто. Шофёр, притормозив у обкома, недоумевал: куда же делся редактор, ведь дверцу вроде закрывал, значит, садился?
Печатали газету из-за ночной службы ТАСС под утро.
Областные журналисты и тогда, и тогда получали мизер. Однажды в такое долгое дежурство Матяс предложил им подкрепиться в круглосуточно работавшем ресторане станции Киров- да ещё и снабдил на дорогу четвертной – суммой после только что проведённой денежной реформы царской.
В ту бытность, когда незадолго прокатилась по «Кировской правде» вторая волна арестов, докучал редактору телефонными ЦУ сотрудник обкомовского сектора печати , принятый туда для её укрепления, как прошлый рабкор от станка. Матяс в очередной раз поднимал трубку и, услышав знакомый голос, клал её возле дежурных полос. Когда бубнивший цитаты из классиков о печати и партийных постановлений абонент смолкал, трубка возвращалась на рычаг.
Владимир Васильевич Вшивцев запомнился своими эссе о довоенном Ленинграде, где учился, о мальчишках, выкрикивавших у «Астории» под влиянием просмотренного фильма сердитые слова: «Ляхи, пшеки!», его декламациями из Тредиаковского, Кантемира, непривычными современному уху инверсиями из Эдди Рознера: «Сегодня рабочий, колхозник. Завтра – дэпутат».
Не признавая авторитетов
И, конечно, Константин Алексеевич Елин, который в своё 80-летие наизусть читал целые поэмы и рассказывал о собственной одиссее по югу двадцатых не хуже, чем писал Горький в очерках «По Руси» или Ильф с Петровым в романах.
До войны он учительствовал в Краснодаре. Чего только стоит его рассказ о покупке мотоцикла и знакомстве с продавцом, после чего так расчувствовался, что забыл на прилавке портфель с деньгами.
Как партизанил в плавнях, а в 40-е – 50-е был директором Кировского книжного издательства, когда делали первые шаги в литературе Блинов и Любовиков, еще не покрытые глянцем биографов. Для него, как для диалектики по Энгельсу, не существовало авторитетов.
На первых послевоенных выборах в Верховный Совет СССР по нашей области баллотировался писатель Фёдор Панфёров, и Елин ходил к нему познакомиться в Центральную гостиницу, где поддатый Федор начал разговор без тормозов, а свободолюбивый кировский гость в ответ тряхнул его так, что тот оказался на паркете. Сопровождавший москвича хранитель заголосил, что, мол, депутата убивают. Но услышал с полу от пострадавшего: «Перестань! Сами разберёмся».
С этих пор они подружились, и Константин Алексеевич наезжал в семью Панфёровых, а на их даче в Переделкино слушал игру на гармонике маршала Буденного и стихи современника Маяковского – Николая Асеева.
Известный всем пишущим в Кирове, Елин по приглашению сельхозпрофессора однажды не отказался посетить ресторан «Россия» на условии, что за столик заплатит сам. Когда принесли счёт, оба клиента с фразой почти по Гоголю «нет уж, позвольте я» заплатили знакомой официантке одновременно. Мало того, о посещении ресторана наутро стало известно секретарю обкома по идеологии, что, мол, директор издательства опивал автора.
Альберт Лысков
Альберт Андреевич Лысков проработал в «Кировской правде» около 50 лет (с 1958г.). Был выпускником факультета журналистики МГУ. В газете заведовал отделом пропаганды. Материал написан в 2002 году.
