На Курской дуге
– Я начинал служить в 1940 году на границе и сейчас каждый год 22 июня к четырём часам утра приезжаю с цветами к Вечному огню, чтобы поклониться пограничникам, принявшим первый бой, – начал свой рассказ фронтовик. – Сам я в тот чёрный день находился далеко от мест первых сражений – службу нёс на восточных рубежах, на Амуре. Только осенью 1942-го нас перебросили сначала под Свердловск, где из пограничников была сформирована 70-я армия, которой потом стал командовать Рокоссовский. Врага встретили под Ельцом и оттуда с боями начали продвигаться на запад, к тому месту, которое потом войдёт в историю, как Курская дуга.
Я стал артиллеристом, мы били врага из 45-миллиметровой противотанковой пушки. Расчёт – семь человек. Вначале был заряжающим, потом командир орудия перевёл в подносчики снарядов, вроде как понижение, но кто на это обращал внимание?.. Командиру виднее, а он подметил, что я, маленький, шустрый и крепкий, быстрее именно эту работу буду выполнять.
Наш батальон располагался чуть в стороне от главного сражения под Прохоровкой, куда ударил «кулак» противника из пятисот танков. Но и нам, конечно, досталось. Первую позицию начали занимать скрытно, ночью, в дождь, чтобы раньше времени себя не обнаружить. И сразу приказ: уничтожить вражеский дзот, из которого, оказывается, уже не первый день пулемёт наши вторую и третью линии косит. Под утро ползком к вражеским траншеям – где там этот проклятый дзот, как к нему ловчее подступиться? Выяснили, передвинули пушку и утром: «Огонь! Огонь!». Девятью снарядами уничтожили вражескую огневую точку, но себя, конечно, рассекретили. Немец по нам из шестиствольного миномёта вдарил. Даже видно было, как мина летит. Первая не разорвалась, вторая куда-то вдаль ушла… Миномёт замолчал, но в небе бомбардировщик появился, пикирующий. И спикировал, казалось, прямо на нашу пушку. А мы ещё и окопаться толком не успели, упали, к земле прижались… Бомба разорвалась в десятке метров от нас, но, к счастью, никого не задело. Воронка осталась метра полтора глубиной…
И пошла мясорубка! Один день жарче другого. Бить по «тигру» из «сорокапятки» бесполезно, старались целить в гусеницы. Наша пушка траншейная, то есть мы в непосредственной близости от наступающего врага, а наступающих всегда в три раза больше, чем обороняющихся. Били прямой наводкой и по танкам, и по пехоте. На нашем участке враг ни на метр вперёд не продвинулся. А когда наступать, то есть менять позицию, впрягались, на лямках тянули нашу пушечку, а в ней 600 килограммов, по непролазной грязи, через овраги-балочки, речки-ручейки… Только когда большая перегруппировка, дороги освобождались, тут уж подсоединяли «передок», а это ещё 400 килограммов, и впрягали пару лошадей.
«Война – это работа»
– Вообще, война – это работа. Тяжёлая, кровавая работа в экстремальных условиях. – Собеседник умолкает, о чём-то задумывается, наверное, видит картину боя… Вдруг взгляд светлеет: – А иную работу выполнял в охотку. Вот лошади, их ведь кормить надо, отощавший конь пушку не утащит. Пасли их по очереди ночами, когда немцы не видят, и траву тогда косили, инвентарь для этого с собой был: косы, грабли. Родное село вспоминал, как с мальчишками верхом в ночное… Да, а тем лошадям на фронте тоже укрытие нужно. Опять работа – специальный окоп для них рыть, и тоже ночью. А утром в бой, в наступление, значит, все свои окопы, траншеи, старые и свежие, оставляешь и вперёд, новые позиции занимать…
Вот так однажды меняли мы позицию, перебирались через овраг, внизу ручей течёт. Сперва пушку на край обрыва вытянули, потом снаряды стали перетаскивать. Командир видит: внизу один ящик остался, мотнул мне головой, мол, заберёшь, а мы пока вперёд пойдём. Я вниз к ручью, подхватил ящик, а он не лёгонький, да и пока пушку вытягивали… в общем, подустал. У самого края обрыва чуть замешкался, голову наверх не высунул и тут жахнуло!.. Очнулся, не сразу понял, что со мной. Лежу в овраге, руки-ноги вроде целы, в голове шум… Кое-как выбрался наверх, весь берег оврага взрывом разворочен. Добрёл до своих, а они меня и живым не чаяли увидеть, решили, что накрыло меня теми взрывами… А тут – снова взрыв, опять упал, потерял сознание. На сей раз оказалось серьёзное ранение – осколок вошёл в лёгкое.
– Месяца три лечился, долечивался. Отпуск предлагали, но, взвесив всё, я отказался. А по дому, конечно, тосковал. Мама одна с четырьмя детьми! Брат Геннадий уже, конечно, главный помощник – пятнадцать годков ему, Коля ещё мал, сестрёнки тоже, хотя по дому помогают. Письма, конечно, писал, почта на фронте исправно работала. Как-то только под Курск прибыли, кругом разговоры о немецком наступлении: пятьсот танков, «тигры», «пантеры»… Подумал: убьют, дома и не узнают, как сейчас красноармеец Вылегжанин выглядит.. Сфотографироваться, понятно, негде, решил: нарисую-ка сам себя. Рисовал я неплохо, все хвалили, в школе стенгазеты оформлял, на выставках, тоже в школе, мои картины демонстрировались… Карандаш есть, бумаги нет, а вот открытка – на одной стороне плакат «Юные патриоты», другая – свободная, для письма. Достал комсомольский билет, там фотография маленькая, но чёткая. Срисовал,
отправил домой. Представь, рисунок сохранился…
Путь на запад
– После госпиталей попал я снова в артиллерию, и опять на передовую, – продолжал рассказ фронтовик. – Взвод управления миномётной батареи. В траншее с буссолью и стереотрубой корректировал стрельбу. Был и связным между штабом полка и передовой. Тоже опасное дело, посылают с пакетом в ночь-полночь одного, тут не зевай, можешь и «языком» оказаться.
Были и забавные эпизоды. Кроме немцев на фронте ещё один враг – вошь. Как-то мы наткнулись на пустующую землянку, решили в ней баню устроить, бельё прожарить. Огонь развели, кальсоны, брюки, гимнастёрки развесили, сами убежали купаться – речка близко. Возвращаемся – нет нашей бани, догорает вместе с обмундированием. До вечера просидели голышом у головёшек, пока старшина кой-какую одёжку не подвёз.
Путь на запад лёгким не был. Под влиянием геббельсовской пропаганды немцы сопротивлялись отчаянно. На Западной Украине пришлось и с бандеровцами схватиться. Участвовал в освобождении Житомира, Бердичева, Радомышля. Взяли Варшаву. Там меня вызвал офицер-кадровик и предложил-приказал отправляться в военно-мотоциклетное училище, что в городе Выкса Горьковской области. Не хотелось мне уезжать: войне явно скоро конец, Берлин без меня возьмут, какие мотоциклы… Но пришлось подчиниться. Кстати, училище это вскоре после моего прибытия расформировали.
Так закончились для меня военные действия, я больше не стрелял. В 1947 году демобилизовался, вернулся на родину, позднее стал служить в силовом ведомстве. Был награждён медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией». Считаю, что лично я никаких подвигов не совершал, делал вместе с товарищами, с миллионами советских воинов тяжелейшую работу, без которой не было бы Великой Победы.
Как-то на одном мероприятии слушал военнослужащего, который посетовал: «На войне было очень тяжело, однажды я пешком прошёл шестьдесят километров!» Я улыбнулся: шестьдесят километров… Сколько же прошёл я, даже не прошёл – прополз по-пластунски, утыкаясь носом в землю, передвигаясь на полусогнутых, таща на лямках родную 45-миллиметровку. А поднимешься в рост – погибнешь…
Валерий ПОНОМАРЁВ,
член Союза писателей России
