Мой друг фотокорреспондент «Комсомольского племени», а потом «Кировской правды» Юрий Александрович Шишкин (в последующем просто – Юра) учился до войны в новенькой школе № 12, где теперь помещается госпиталь ветеранов войн. В 1941 году заняли школу под лазарет, и Юра попал на номерной завод им. Лепсе.
Раным-рано по утру месил вязкое красноглинье, шёл по сугробам на работу в дырявых ботинках от улицы Красноармейской до Кутшо. Надоедало до чёртиков. Холод, грязь, сырость. Как-то по весне ударился в бега. А по закону военного времени это сулило тюрьму. Сажали даже за пятиминутное опоздание. Тут же прогулял он месяц! Но Юра, прогуляв месяц, явился на работу точнёхонько из минуты в минуту. Удивились, однако к суду не привлекли.
– У меня три привода в милицию и стахановская карточка, – подводил он итог тех лет.
Говорил он афоризмами и цитатами из кинофильмов, потому что образование завершал в кинозалах.
– Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым, – любил он повторять, потому что родился 29 октября, в День рождения комсомола.
Первые снимки сделал в 11 лет
Афористичность речи Юра унаследовал от мамы Анны Петровны, которая то и дело ввёртывала в речь то поговорку, то притчу. Мудрой она была женщиной, а ещё памятливой и терпеливой.
– Нет старухи, так купил бы, есть старуха, так убил бы, – завершая рассказ о несчастной соседке, которую дети и внуки не почитают, говорила она.
Очень бы сгодилось как руководство для политиков и представителей власти её присловье: «Надо надуматься, а наделаться мы успеем».
Действительно ведь, чаще всего промахи и пустые хлопоты случаются из-за того, что делают схропу, толком не взвесив все «за» и «против», или проводят какую-нибудь реформу, не подумав о последствиях.
Была своя мудрость и в словах: чем семейнее, тем дерменнее. Обязательно найдётся в большой компании кто-нибудь, кто испортит настроение.
Босоногое детство в большой семье, где шесть братьев и две сестры, было притужным. Если Борис задерживался на свидании, то приходилось куковать дома Сергею и Василию. У них были одни выходные брюки на троих.
Самым авторитетным после отца с матерью был первенец – большак Леонид. Известная в городе Кирове личность – почти двухметрового роста фотокорреспондент «Кировской правды. Юра мечтал походить на Леонида и уже в 11 лет сделал первые снимки «зеркалкой». За старшим братом увязывался он в театр, на массовые гулянья в Заречный парк. Как и все довоенные подростки, не пропускал ни одного фильма, которые демонстрировали в деревянных кинотеатрах «Прогресс» и «Колизей», новом каменном – «Октябрь».
Крылатые фразы и шутки, услышанные в кино, Юра тут же пускал в обиход: Например, «Лёг, значит, сдался, как в кулачном бою»…
«Камни бить на этой груди», – колотя себя не по очень мощному торсу, доказывал Юра.
Ну и, конечно, всегда были в ходу слова Шмаги из пьесы Островского «Без вины виноватые»: «Наше место в буфете».
А ещё: «Ругай, ругай, уничтожай рабочего человека» или «Подростки – моя забота».
У него было много друзей, его любили за весёлый характер и умные неспешные советы.
Про кипяток с пуговицей
Он мне рассказывал, что плакал только один раз в жизни. Нет, не тогда, когда потерял хлебную карточку за декаду – десять дней, что было подобно голодной смерти. Карточка у него была рабочая – 800 граммов хлеба. Дома помочь не могли. У Анны Петровны была иждивенческая карточка – 350 граммов хлеба в день, у братьев карточки служащих – по 500 граммов.
Да и как им скажешь, что оказался таким растяпой. Ходил голодный. Друзья, взяв в столовой суп-баланду, отливали ему из своих тарелок.
– Пошлычкай горяченького, а то заумрёшь, – говорили ему.
Шлычкал, но долго ли на этом продержишься?
Тайно от него друзья скинулись и купили ему на рынке хлебную карточку.
– Мы подумали – не выдержишь, доходягой станешь.
И тут сурового Юру прошибла слеза.
В войну перебивались, кто как мог. Осенью перекапывали землю на колхозном поле, чтобы набрать мелкой, как горох, картошки. У горожан-то и этого не было. А весной шла в дело мёрзлая картошка, песты, крапива, кисленка, луговой лук, а ребятня собирала севериху, сосновую кашку, молодой липовый лист. Всё годилось на еду. Правда, от лепешек, сделанных из клеверных головок, раздувало лицо. Да на это не смотрели. Мечтали всю войну досыта наесться хлеба.
Много парнишек из ремеслухи от голода и болезней погибло во время войны в тылу. Часовня, возведённая на Филейском кладбище, у деревни Большая Гора, в память и о них. Через всё это прошёл и Юра.
Он рассказывал, как в войну его отец Александр Васильевич, торговавший в палатках ширпотребом, приходил промерзший домой и просил кипятку. Сахара не было, чая тоже. Он клал в рот пуговицу, чтоб было ощущение чего-то, по форме напоминающий его леденец, и так пил кипяток.
Фотонаследие старшего брата
От Анны Петровны и старших братьев унаследовал Юра чувство долга перед семьёй, почтительное отношение к живущим и ушедшим в мир иной. У Шишкиных сохранялось святое правило навещать могилки в дни рождения и смерти отца, братьев. Так было заведено Анной Петровной, так продолжалось и после её смерти.
Именно Юра, почитая память, привел в порядок, отпечатал и представил на суд земляков фотографическое наследие старшего брата Леонида, который был корреспондентом «Вятской…», а потом «Кировской правды» с 1930-го по 1965 год. Целые развалы стеклянных негативов, рулоны отснятой фотоплёнки, где запечатлены события многолетней жизни всей области, пришлось «перелопатить» Юре. Только человек с чёткой безотказной памятью, которой обладал он, чувством братского долга мог разобраться во всём и подготовить фотолетопись о героическом труде военного тыла. Мы с ним на протяжении многих лет публиковали фоторассказ о военных буднях кировчан. К 90-летию Леонида Александровича открыли мемориальную доску на доме № 46 по улице Воровского, где он жил последние годы.
После смерти Юры я выпустил книгу-альбом, рассказывающий о творчестве братьев Шишкиных, под названием «Фотолетописец Победы». Жаль, многих снимков найти уже не удалось, но самые памятные там представлены…
