Известный вятский художник о Куликовом поле, судьбе России, таланте и мистике «Мастера и Маргариты».
Одним из главных культурных событий зимы и начала весны в Кирове стала выставка работ художника Александра Мочалова «Куликово поле» (6+). Размах полотен, глубина сюжетов, яркость красок — всё это надо видеть и прочувствовать самим. Время ещё есть — посетить выставку можно до 3 апреля.
– Александр Петрович, как долго вы вынашивали идею нынешней выставки?
– Наверное, у меня это в первый раз, когда я задумал выставку задолго до её открытия. Ещё три года назад договорился с Анной Владимировной Шакиной о том, чтобы представить в Вятском художественном музее работы, часть из которых на тот момент ещё не была написана. Что-то было готово, но что-то только хотелось отразить.
Например, «Поле Куликово». Эту работу начал писать ещё до ковида. Куликовская битва — кульминационное событие нашей истории. Как говорят, на Куликово поле вошла Русь, а вышла Россия. На картине я хотел показать не битву и кровь, а — котёл, который варится, кипит и в нём что-то происходит. Когда писал, меня вела русская эстетика, наша красота. Хотя, насколько это получилось, мне самому сказать сложно.
Триптих «Песни войны» тоже был написан до больницы и даже был выставлен на экспозиции, посвящённой 75-летию Победы. Я помню, как после болезни чуть живой пришёл на эту выставку и вдруг понял, что это — «полная туфта» и совсем не то, что я хотел.
Переписал всё напрочь. Сейчас мне кажется, что я сделал именно то, что хотел сделать. Причём написал картину довольно быстро. Гораздо дольше работал над первоначальным вариантом.
– Что надо, чтобы картина получилась именно такой, как вы её себе представляете?
– Работать надо. Понятно, что нужен и талант. Как Суриков говорил: даже собаку можно выучить рисовать, но талант обязателен.
А что это такое – талант? Как-то я спросил об этом своего учителя — Ильяса Батрутдиновича Юмагулова, незабвенной памяти. И он ответил: «Талант — это любовь».
Хотя, мне кажется, что у «таланта» может быть много определений. В том числе и такое: «Талант — это чувство меры». Когда ты чувствуешь, что и как сделать. С одной стороны, хочешь размахнуться, но вдруг понимаешь, что не надо — лучше где-то, в какой-то момент остановиться.
Научить этому невозможно. Но если есть способность у человека, то развить всё-таки можно.
– По поводу стиля, в котором вы работаете, критики до сих пор не могут определиться. Как вы бы сами определили?
– Когда меня спрашивают насчёт стиля, какого только чёрта мне не придумывают. Авангардизм, кубизм… Или вот ещё такое определение – «православный философ».
Но это не то.
Я захожу со стороны эстетики. В нашей эстетике я родился, вырос. Правильнее говорить так — православный реализм. И тут важно понимать, что можно считать реальным. Для меня это то, что происходит у человека в душе. Реальность, которая предполагает определённый уровень свободы творчества.
– Вы уже несколько лет работаете над циклом «Русское». В чём отличие новых картин, которые появляются сейчас?
– Цикл «Русское» идёт в моём творчестве давно — постоянно появляются новые работы, но в них продолжается поиск языка. В последние годы я испытываю наиболее сильное влияние от нашей древней живописи — иконописи, фресок. Это всегда было мне близко. Даже попробовал буквально этот язык использовать. Сейчас хочется сделать старую икону Спаса Вседержателя — но это не буквальная копия. Это мой вариант, моё прочтение.
– У вас есть картины, посвящённые роману «Мастер и Маргарита». Когда писали их, с мистикой сталкивались?
– К мистике у меня, скажем так, пренебрежительное отношение, как и к любому поверью. Поэтому лично я с мистикой и не встречался с ней никогда.
Понятно, мы многого не знаем. А всё не узнаем никогда. Для меня очень важный момент — узнавание: того, что во мне есть, чему мы учимся и какой приобретаем опыт.
«Мастер и Маргарита» – это великий русский язык. Читаю, перечитываю книгу часто. Снова и снова — каждый раз, как-будто заново. Не очень удовлетворён тем, что сделано. Хочется написать по-другому — так, чтобы получилось даже не ближе к тексту… Ближе к себе.
Ну, а, чтобы закрыть тему мистики… Мне иногда про мои картины рассказывают такие удивительные вещи, которых я не то что не задумывал, но даже представить себе не мог. Хотя это мне нравится: люди находят что-то своё в том, что я делаю.
– Какую книгу также часто перечитываете, как «Мастера и Маргариту»?
– «Доктора Живаго» Бориса Пастернака. Недавно раз в восьмой, наверное, вновь взялся за «Войну и мир» Толстого. И всегда как только дохожу до места, где Наташа Ростова изменяет Андрею Болконскому, у меня — ступор. Надолго откладываю книгу, не могу этот момент пережить. Книгу воспринимаю не как какое-то абстрактное произведение искусства, а как саму жизнь… Настолько это мощно написано.
Заставляет думать. Искать смысл. А это очень важно. Все мы — верующие и атеисты — живём с внутренним знанием того, что не кончается жизнь. Ведь иначе в ней смысла нет. «Процвесть и умереть»? Тогда какой смысл? А смысл в том, что всё не зря.
– Ваши картины впечатляют размахом. Но у многих зрителей, знаю, возникают и такие вопросы: «Как вообще такую работу удалось вынести из мастерской?»
– На самом деле, я всё рассчитываю, потому что с такой проблемой раньше сталкивался не один раз. Картины выносим через лестничный пролёт, затем точно также через другой и дальше через дверь — места в здании, где находится мастерская, как раз хватает, чтобы вписаться. Обратно также точно понесём.
А вообще, размеры картин мог бы сделать и больше, но действительно – вынести будет невозможно. Есть, конечно, вариант: снимать с подрамника, разбирать, потом собирать в зале… Но это сложно и долго.
– Часто можно услышать слова про то, что мы живём в непростые времена. А какие времена на своей памяти вы могли бы назвать простыми?
– Действительно, когда времена были простыми? И это — судьба России. Очень для многих мы – кость в горле. Нас никто особенно не любит, а союзников у России, как говорил Александр Третий, только два — армия и флот. Теперь, конечно, надо добавить ещё одного — авиация.
Хорошо, что сейчас стала наконец прорастать такая мысль: нам, кроме нас самих, в мире особо не на кого рассчитывать. И надо справляться. Да, останемся без иностранных технологий… Но, когда у нас появятся свои технологии, иностранцы сами к нам пойдут и побегут. Куда денутся?
– Для вас эта мастерская — уже третья, в которой вы работаете в Кирове. В какой из них писалось (или пишется сейчас) комфортнее?
– Самая лучшая мастерская была в деревянном доме рядом с главпочтамтом — на том месте, где сейчас Театр кукол. Это, конечно, было просто сказочное место. А я — ещё совсем молодой, только-только принятый в Союз художников. Членство в Союзе, своя мастерская — раньше об этом приходилось лишь мечтать. И тут вдруг всё сбылось.
Конечно, в следующих мастерских тоже старался реализовываться. Но «самой сложной» оказалась та, что была на набережной Грина с окнами на реку Вятка. Десять лет ходил туда как на войну из-за непростых отношений с соседями. А здесь, где работаю сейчас (в мастерской Союза художников на ул. Труда – «КП».), — хорошо.
– Одни из главных героев на большинстве ваших картин — семья и близкие люди: супруга, дети, внуки. Почему возвращаетесь к ним от работы к работе и, как кажется со стороны, не ищите новых лиц?
– Семья на картинах — это обязательно для меня. Жизнь так удачно сложилась, что меня окружают дорогие, любимые люди.
Я уже вспоминал Василия Ивановича Сурикова. Он часто ходил по рынкам — искал случайных людей, нужных ему по типажу, которых он хотел написать на картинах.
А я считаю, что всё во мне. Меня окружают те, кого я хочу писать и пишу на картинах.
Работать над портретом малознакомого человека мне часто тяжело. А людей, которых я хорошо знаю, могу писать даже без натуры. При этом не стараюсь добиться буквального сходства. Для меня важна суть. Это трудно объяснить… Но иногда мне говорят: вроде человек не совсем так показан, но… понятно, что это он. Значит, я всё правильно сделал.
– Ваши внуки тоже пробуют себя как художники?
– Внучка Лиза уже как профессиональный художник. Она живёт в Москве и там ходит занимается рисованием. Внук Женя — автомобильный дизайнер. Лёвка — и живописью, и музыкой увлекается. Рисует постоянно… Самая младшая Сима тоже рисует. И не где-то в уголочке листа, как часто дети, а — широко, с размахом, сразу во весь лист.
Про Варю вообще не говорю! Рисует. Заканчивает колледж по фортепиано в этом году.
– Когда-то вы работали в театре и оформляли спектакли. Каким оказался этот опыт?
– Как художник я сделал три с половиной спектакля. На тот момент меня это интересовало. Но, не считаю, что я какой-то сценограф. Театр — это коллективное искусство и в нём довольно непросто существовать. Сделал большой задник — 8 на 12 метров с купеческой Москвой для спектакля «Не всё коту масленица» по Островскому.
Получилось реалистично и с размахом. Как раз тогда в Киров приехала очень известный театральный критик Градова, специалист по постановочной части. Очень хвалила мою работу. Говорила, что таких задников для театра уже давным-давно не пишут.
А потом, на самом спектакле поставили свет и… вся моя великолепная живопись вдруг потускнела. Я понял, что в театре живопись — это совсем другое дело. Она делается не отдельно, а вместе со светом. И это нужно учитывать.
После работы в театре пробовал многое другое. Ушёл в графику. Рисовал тушью, пером. Потом отошёл и от этого. Был период, когда меня дразнили «вятским Модильяни», сравнивали с художником, которого я любил и люблю. Но после этого я снова изменился. К чему я это говорю? К тому что человек, что художник должен меняться.
– В интервью вы рассказывали и о такой своей работе, как «авангардный Ленин». Какая судьба у этой работы?
– Барельеф Ленина делал ещё в доперестроечный период, на полном серьёзе. Оформляли какой-то интерьер. Вождь получился какой-то прищуренный, все над ним смеялись. А я обижался — был в Ленина влюблён даже, было такое время. Похожую работу я видел в одном болгарском журнале и в политическом плане сомнений он у меня не вызывал, ведь висел в ЦК компартии Болгарии.
Куда делась эта работа, даже не знаю. Но с некоторыми привязанностями стоит надо расставаться без сожаления.
– Традиционный вопрос — о планах. Работ, которые хочется сделать, сейчас много?
– Как Бог даст. Работать пока хочется. Сейчас надо дождаться окончания выставки — успокоиться и писать дальше. Есть какие-то вещи которые хочется сделать. Но говорить об этом рано — надо делать.
Такого, как когда-то: «Что бы «нарисовать»?» нет. Вопрос другой – «Как бы всё успеть?» Как успеть?
Александр Мочалов
- Заслуженный художник РФ.
- Родился 29 января 1952 года в Кирове, в рабочей семье.
- Учился в Кировском училище искусств на живописном отделении.
- После службы в армии работал художником-оформителем в различных учреждениях. Работая художником в Кировском областном драматическом театре, оформил несколько спектаклей.
- Картины художника выставлялись на Всероссийских, зональных, региональных, областных выставках в Москве, Вильнюсе, Вологде, Нижнем Новгороде и др.
- Живописные произведения находятся в Вятском, Павлодарском художественных музеях и частных коллекциях в нашей стране и за рубежом.
93 работы художника представлены на выставке «Куликово поле» в Вятском художественном музее.
30 лет — срок, за который написаны картины, которые можно увидеть в экспозиции — с начала 1990-х и до 2020-х.
